Сегодня в двух словах расскажем вам о художнике Виталии Дмитриевиче Линицком.

 Родился он 19 июля 1934 года. После окончания Алма-Атинского театрально-художественного училища поступил в Московский художественный институт имени В.И.Сурикова (факультет книжной графики).

- «К вере меня привёл Фёдор Михайлович Достоевский — вспоминает Виталий — может, это и покажется странным, но множество людей открыли для себя веру через его произведения.
В вузе я увлёкся его произведениями, особенно полюбил роман «Братья Карамазовы». Стал серьёзно задумываться над тем, что существует Высшая Сила, Создатель мира. Спаситель его. В то время никаких знакомых среди верующих у меня не было, а о духовных наставниках и говорить нечего. Мне было 24 года, когда я впервые посетил Троице-Сергиеву Лавру.
Приехал я туда, неокрещённый и вроде как бы неверующий, в поисках типажей старца Зосимы и Алёши Карамазова для моих иллюстраций к «Братьям Карамазовым». Пришёл и обратился попросту к церковным властям монастыря: «Помогите в таком-то моём деле». Мне ответили: «Хотя у нас здесь и не класс натурщиков, но мы спросим, может быть, и можно вам помочь». И самое удивительное – дело моё уладилось буквально за пять минут.
Над темой героев Достоевского я только начинал работать. Думал, что и на дипломную работу она перейдёт, хотя надежд особых не питал. Это было время тяжёлое и неприятное, если не сказать страшное, когда русской тематикой, иллюстрациями к русской литературе заниматься было практически нельзя – не та, видите ли, идеология, – а вот западной, – пожалуйста, сколько угодно. Достоевский был для них просто врагом. «Преступление и наказание» – ещё куда ни шло, но «Братья Карамазовы» – ни под каким видом. Одну мою знакомую, так ту просто выгнали из университета за попытку работы по его роману «Бесы».
Стал я приезжать регулярно в монастырь и работать – сидел и рисовал в монастырском садике тех, кто мне был нужен. А в это время приходили туда монахи, беседовали между собой...».

Жизнь Виталия складывалась довольно необычно. Он продолжал обучаться в вузе и пребывал одновременно на послушании в монастыре. Всё это держалось в тайне, иначе сразу же убрали бы из института. Сложностей хватало: когда Линицкий заявил, что будет делать иллюстрации к «Братьям Карамазовым» в качестве дипломной работы, его предупредили, что к защите диплома не допустят. Только за четыре дня до этой самой защиты последовало разрешение.
Готовясь принять постриг, отпустил он длинные волосы, бороду, ходил в рясе. Публика институтская была таким видом шокирована: как, здесь, в идеологическом партийном учебном заведении ходит такой тип! Бороды кубинских революционеров были в те годы популярны, но тут явно перебор. Уже и приказ заготовили об отчислении из института, но...
Шёл 1958 год, Киево-Печерскую Лавру по приказу Хрущёва закрыли. В тот же год стали возвращаться после реабилитации Валаамские старцы, те, кто уцелел. Все они были тихоновцы, катакомбники.
- «Время было сложное, тревожное, и оно меня захлестнуло целиком, хотя я многого и не понимал тогда».

После окончания вуза нужно было отработать три года как молодому специалисту, но Виталий Дмитриевич собирался стать монахом. Однако духовный наставник архимандрит Иосиф сказал ему: «Иди в мир – пользы больше принесёшь». Вышел Линицкий из монастыря и поехал в Тверь преподавать в местном университете. За «активную религиозную пропаганду» его из университета выгнали. Переехал в Москву, стал преподавать в Строгановке, через два года выгнали и оттуда. И на годы повесили ярлык «мракобес».
 

Линицкий прежде всего — профессиональный иллюстратор, раннее творчество его показывает блестящее владение той манерой, которую иногда называют «московский сезаннизм». Обращаясь к малым городам и селам с большой историей, Линицкий особым образом использует цвет. Но в отличие от сезаннизма, требующего внимания к материальности цвета, его непрозрачности, Линицкий как раз настаивает на том, что цвет есть результат реакции на материальность, его производит «церковь цветущая», которая противостоит всей тьме гонений. Нужно смотреть не на освещенные вещи, чтобы увидеть в них цвет, но напротив, глядя на черное, можно рассчитать, что здесь мог бы быть какой-то другой цвет. Иначе говоря, цветность возникает не как продолжение доверчивого зрения, не как движение в сторону частных предметов, но как результат столкновения с первичной тьмой, чернотой, когда и появляется данный цвет.

С 1975 года работы Линицкого на религиозные темы выставлялись только на квартирах, потом и на выставках стали показываться, чаще всего в известном выставочном зале на Малой Грузинской.
- «Как правило, эти выставки сопровождались громкими скандалами, - вспоминает художник. - Министерские чиновники приказывали снимать неугодные картины, как «идеологически несоответствующие», художники же протестовали.
Люди валом валили на эти выставки, по многу часов стояли в очереди, чтобы на них попасть. Тут и КГБ непременно присутствовал. Мне в первый же выставочный день посулили «восемь лет выставочного помещения под открытым небом на территории, по площади равной Сибири». Много чего пережить пришлось: и слежку, и подслушивание, и угрозы, и допросы.
Я не столько за себя боялся, сколько за картины свои – как бы не уничтожили. Как-то перед открытием одной из выставок некая дама-начальница министерская стала пинать туфельками мою картину «Шестикрылый Серафим», к стене прислоненную. А туфельки у неё с острыми мысочками – и прорвала холст. Картина упала, а она по ней ещё каблучками-шпильками прошлась. Так мой «Серафим» с дырками на холсте и висел. Исключали меня из Профсоюза графиков, в том числе «за профессиональную непригодность», с работы выгоняли, даже когда сторожем на стройке был.

Главным предметом изображения Линицкого в 1980-е годы, становится скит.
- «Скит как лаборатория исследования цвета, видов разложения света и материи на спектры, подлежащие преображению. Цветом, ярким цветом без нюансирования, обладает историческая деревянная Русь, которая оказывается не местом хозяйства, а местом столкновения духа и материи, истории и современности, благодаря чему порождается цветность. Тогда как светом обладает Литургия, нюансирующая социальный опыт воспринимающих ее и тем самым позволяющая перейти от индивидуального переживания к сложной социальной интеграции в городской жизни». Такова метафизика цвета и света Виталия Линицкого, которая и будет дальше раскрыта на многочисленных примерах его живописи.

На пятьдесят втором году жизни Виталий принял монашеский постриг. Одновременно приняла его и матушка Агния (в миру Василиса Линицкая – его бывшая жена, профессиональная художница, соавтор его картин).
Из группы «20 московских художников» впоследствии стали священниками. Виталий Линицкий, Владислав Провоторов и Сергей Симаков.